
Две картины в центре - подарки друзей. Левую, "Жар-птицу" (масло), подарил
Китайская инкрустированная перламутром штучка - память об Изольде, с которой сблизился в самое тяжёлое для советской интеллигенции время, в годы перестройки и постперестройки. Наша близость имела как материальный, так и духовный аспекты. Я, обзаведясь авто, утром отвозил её в институт (востоковедения), в конце дня привозил домой. Она варила мне кофе, мы курили на кухне сигаретки и блистали друг перед другом остроумием (востоковеды обязаны быть не только умными, но и остроумными). Одно лето она жила у нас на даче. Когда Изольда умерла, её наследница (дама, которой она оставила квартиру) сказала: "Забирай что хочешь". Я бы забрал себе книги, словари и энциклопедии, но получилось так, что мы как раз в то время собрались уезжать, и я остановил выбор на этой маленькой штучке...
Перед картинами лежат пчелиные соты (не помню, были они в том доме, нет; я бы их выкинул, только пыль собирают, но не могу сделать этого, потому что не я их туда положил), блок-флейта, на которой я некогда виртуозно исполнял менуэты Моцарта (я и сейчас иногда пиликаю на ней, когда в доме никого нет), часы (подарок абаканских родственников; они, часы, как это всегда бывает в книжках, остановились в некий важный час), деревянные фигурки, привезённые Драг-ойтм из Буркина-Фасо, пейзажик маслом моей кисти (виден лишь кусок его; пейзаж обрезан не намеренно; так снялось). За картинами прячутся акварелька, должно быть, купленная на Невском, и мой фотопортрет, на мой взгляд, самый удачный из всех, что были у меня за мой короткий жизненный путь.
Удачным фото называю потому, что я на нём молодой, красивый, невесомый и, несмотря на всё это, узнаваемый. Это объясняет моё двойственное к нему отношение. С одной стороны, я не выбрасываю его, с другой, прячу, чтобы оно не напоминало мне о том, какой я стал сейчас.